*****
- Виктор! Ты куда меня привез? – Делано удивилась Рита, когда такси притормозила перед мостом, ведущим на большой остров, когда-то названный городскими властями «парком культуры и отдыха», а в силу обилия богатой природной растительности и наличия зарослей цветущих диких кустарников ставший просто местом паломничества тех, кто, не желая откровенничать перед другими, проводил здесь время своих любовных утех.
Потому в народе его прозвали – «парк кустотерапии».
- Дальше не могу! – Обернулся к ней таксист. – Видите, «кирпич» висит. Мне дороги нет. Дальше уж пешочком.
- Захотелось по природе погулять. – Застенчиво заявила Рита, хотя никто и не ожидал от нее отчета.
- Понятное дело… - Таксист заулыбался. – Я сюда многих «любителей природы» подвожу. Хорошей вам прогулки!
Парочка быстрым шагом пересекла мост и углубилась в дремучие заросли «парка». Настроение у меня было отменное, когда я влетел в кабинет своего дорогого начальника.
- Докладываю, товарищ майор! Свидетели опознали по фото оперативных съемок нашего загадочного похитителя портфеля! Все, кто его видел. Безо всяких оговорок!
- Надеюсь, ты уже готов мне сообщить и данные этого «специалиста»?
- А как же?! Это ни кто иной, как Ансимов, известный среди уголовников, как Москвич, Сима и под некоторыми другими кличками, которые приобретал в ходе своего «профессионального» роста.
- Короче, Склифосовский!
- Слушаюсь! – Поддержал я шутливый тон начальника. – Могу короче. Трижды судим за кражи личного имущества. Один раз, по малолетке, за грабеж оного. Откинулся… простите, освободился из мест заключения семь месяцев назад. Признан особо опасным рецидивистом. Под административным надзором. Сразу же трудоустроился. Снял комнатку в рабочем общежитии. По договоренности с комендантом, получил одноместную комнатушку в самом уголке коридора второго этажа. Ни с кем из блатных в контакт откровенно не вступал. Твердил при постановке на учет, что теперь в «завязке» и от «дел» отошел. Только не все так светло. Помните сумочку пожилой дамы, которая доверила на вокзале наблюдать за ее вещами «очень положительному человеку интеллигентной внешности»? Там еще ее фамильная брошь фигурировала, которую она внучке везла в подарок, по поводу окончания университета. Да-да! Бабочка с изумрудными глазками и перламутровыми крыльями! Так эта дама опознала в нашем Москвиче того самого «интеллигента».
- Дай-ка глянуть на его физиономию. – Начальник протянул руку, в которую я вложил фотографии оперативной съемки. – Точно! Не знал бы, кто этот субъект, подумал бы, что учитель школьный… или артист из театра. Гляди, как прифрантился! И галстучек модный… Чего от меня нужно?
- Помочь с санкцией на обыск, в квартире этой его подруги. – Я ткнул пальцем в фото.
- А личность установил?
- Ребятки мои уже работают.
- А что твой Суханов?
- Говорит оснований пока нет.
- Ладно. Устанавливай личность. Поговорю с прокурором. – Заверил начальник.
Передо мной сидела красивая молодая женщина. Жгуче-черные волосы красивыми волнами обрамляли ее лицо и мягко ложились на плечи. Черные брови и ресницы особо подчеркивали выразительность ее карих глаз. Тонкий прямой нос над алым очертанием чуть пухленьких губ придавали лицу такое природное благородство, которое, в моем понятии, было свойственно только придворным особам далекого прошлого, память о которых доносили до нас открытки с изображением музейных экспонатов. Я даже ощутил некоторое смущение, что, бесцеремонно, вызвал ее прямо с рабочего места и готов был, в случае надобности, ехать рыться в вещах этой необыкновенно красивой женщины. Санкцию на обыск я уже держал в запасе.
- Прошу сообщить свои данные. Фамилия, имя, отчество и прочее… - Задал я свой первый вопрос, отводя глаза от женщины и несколько ниже, чем того требовало мое зрение, склоняя голову над бумагой.
- Дубасова. Рита Ивановна. Проживаю… - Дальше проследовало полное изложение анкетных данных.
- Извините. А Дубасов Алик Вам кем-нибудь приходится? – Вставиля неожиданный вопрос.
- Это мой муж. А что? – Вскинула брови моя собеседница.
- Одноклассник он мой. До седьмого класса вместе учились.
- Отчего же я о Вас ничего не знаю? Все его одноклассники, которые еще живут в нашем, городе были на нашей с ним свадьбе. Да и сейчас навещают.
- Мы с ним, после того, как я в техникум со школы перешел, только случаем и встречались. А потом и вовсе друг друга потеряли из виду.
- Понятно. Чего же Вы от меня так срочно услышать захотели? – Давая понять, что разговоры на вольные темы ее не интересуют, сменила тему Рита.
- Скажите мне, пожалуйста, знакомы ли вы с гражданином Ансимовым? Виктором его зовут.
- А что? Личные знакомства уже стали предметом расследования милицией?
- Нет. Еще не стали. По крайней мере, не все. А вот Ваше знакомство с этим человеком меня очень интересует.
- А не кажется ли Вам, милый мой представитель власти, что сердечные дела женщин являются их безраздельной собственностью, вторгаться в границы которой, если вы не являетесь базарной сплетницей, унижает достоинство мужчины? – С некоторым высокомерием мудреца, наставляющего неразумного ученика, произнесла Рита.
- Нет, не кажется. Когда мне поручено раскрыть преступление, я вторгаюсь в разные сферы личной жизни ее участников. Такова моя профессия. Потому убедительно прошу Вас пооткровенничать со мной. Если мы сумеем понять друг друга, то расстанемся уже после беседы. Если же этого не произойдет, то, увы, я вынужден буду нанести визит в ваше с мужем уютное семейное гнездышко и навести в нем некоторый беспорядок в присутствии, приглашенных в качестве понятых, соседей. Каков будет Ваш выбор теперь?
Она на минутку задумалась.
- Говорите, что Вас интересует! И закончим наше общение здесь! Теперь мне понятно, отчего вы не в кругу друзей моего мужа. - Рассерженно произнесла Рита.
- А интересует меня, как и прежде, Ваши личные отношения с гражданином Ансимовым…
- Я не знаю такого! – Резко оборвала меня Рита.
- Взгляните. – Я разложил перед ней несколько фото. – Судя по тому, как он обнимает Вас за плечи, прогуливаясь в парке, я не могу Вам поверить.
Теперь молчание женщины затянулось на больший срок, чем до того. Она прикрыла лицо ладонями, словно пыталась спрятаться от меня, и опустила голову.
- Надеюсь, Вы не сделаете это достоянием моего мужа? – Вдруг тихо проговорила она.
- Не сомневайтесь в моей порядочности. Я не давал Вам к тому повода. А разговор, откровенный разговор, должен у нас состояться. Я потом сам выберу то, что должно лечь в текст официальной записи. Договорились?
- Пишите…
Перед самой войной семья бывшего дипломатического работника, Огаркова Семена Семеновича, сгинувшего в тридцать девятом году где-то в подвалах Лубянки, была сослана на проживание в далекую казахскую степь. Жена дипломата имела на своем попечении двух стариков. Мать своего пропавшего мужа, потомственную дворянку и своего отца, довольно старого отставного царского полковника, который только и провинился перед Советским государством, что позволил себе родиться в семействе потомственных военных, графов Огарковых и проливать кровь во имя Отечества в первой империалистической войне, откуда вернулся списанным из армии подчистую из-за тяжелого ранения. Возможно, происхождение тестя и повлекло все невзгоды обрушившиеся на эту семью. Долгая поездка в товарном вагоне эшелона для эвакуированных подорвала и без того слабое здоровье тестя. На одной из станций, под строгим приглядом конвойных эшелона, остывшее тело тестя мужчины уложили на носилки и унесли куда-то за станционное здание. Даже проводить его в последний путь, дозволено не было. В казахские степи прибыли две беспомощные женщины, избалованные ранее пребывавшие в благополучной столичной семье, а теперь предоставленные самим себе с обязательной явкой один раз в неделю к коменданту для отметки их существования на данный момент. Приютила их казахская семья, предоставив маленькую комнатушку в длинном саманном домишке, который своей плоской крышей, вместе с крышами подобных домиков, образовал сплошную длинную глинобитную площадку, местами поросшую пучками травы, на которой очень любили резвиться детишки и отдыхать на солнце старики. Под одной крышей располагались и жилые помещения, и загоны для скотины, присутствие которой, хотя бы в числе единственной бараньей головы было обязательным. У хозяев их комнатушки, кроме трех овец, была еще и корова. Семья эта, возглавляемая председателем аульного Совета, считалась очень уважаемой и более зажиточной относительно других аульных. За то, что женщины как-то хлопотали по хозяйству, хозяева давали возможность питаться продуктами с их стола. Нельзя сказать, что можно было «жировать», но для сохранения жизни хватало. Было в этой казахской семье восемь детей, один из которых, старший их сын, на момент прибытия Огарковых на постой, был призван в действующую армию. Старался отец, как это узнали женщины после, наделить его броней, но упрямый сын сам пошел в военкомат.
Не долго воевал Самат. Вернулся уже к весне с подвязанной к култышке левой ноги штаниной солдатских галифе, опираясь на два костыля. На груди позвякивали две медали «За отвагу». Положил фронтовик глаз на младшую Огаркову. Начал всякие, доступные в убогости военной жизни, знаки внимания оказывать. То кусок мяса принесет, то цветы в степи нарвет. Постепенно начали общаться на ломаном русско-казахском наречии, на котором заговорило, постепенно, все население их аула. Спустя год после возвращения старшего брата, на фронт ушли сразу трое других. А спустя еще полгода и четвертый сын хозяина был увезен на фронт старенькой полуторкой от дверей районного военкомата. Работы по хозяйству значительно прибавилось. Не выдержала старшая Огаркова этих нагрузок, да и оставила дочь в одиночестве на этой, поросшей ковылем и карагаем степной земле. Праздновали победу хозяева вместе со старшим сыном и самым младшим, которого война пожалела и оставила в живых. Да с двумя дочками, которых, вскорости, увели в свои жилища вернувшиеся с фронта земляки.
Стала Огаркова женой Самату. Поняла, что не вырваться ей из этого дальнего уголка из-за того, что никто и нигде не ждет ее. Связь с родственниками была окончательно потеряна. Так и появилась в степном ауле Рита.
